Автор: Тайный Санта
Бета: Рождественский олень
Пейринг/Персонажи: Хёну/Минхёк
Рейтинг: PG-13
Жанр: романтика, сахарный флафф, новогоднее!ау
Количество слов: примерно 2200 слов.
Саммари/Описание: Просто Минхёк немного переигрывает, Хёну недоигрывает, а вместе они – самая настоящая катастрофа.
Примечание: для Kara. Желаю в новом году найти идеальный и безотказный источник вдохновения и получать нереальное удовольствие от собственного творчества!
Подарок для Kara
читать дальшеМинхёк неловко сжимается в стену, когда Хёну швыряет чашку так, чтобы она попала аккурат возле его головы, и разочарованно выдыхает, услышав очередное режиссёрское «так, стоп!». Помощницы тут же летят на съемочную площадку убирать осколки сотой чашки на сегодняшний день. Убедившись, что больше угрозы поранить ногу нет, Минхёк нехотя сползает вниз по стенке.
— Я не могу понять, что с вами не так! Чего вам не хватает, а? — ругается режиссёр, экспрессивно размахивая руками так, что помощница на всякий случай вжимает голову в плечи.
Минхёк молчит, окидывая взглядом точно такого же мрачного, слегка расстроенного Хёну. Тот тоже не спешит объясняться за свой сотый испорченный дубль. Он и сам не знает, почему все сцены с ним выходят настолько тяжело, может быть, потому что Хёну ему напоминает очень тяжелый, неповоротливый танк?
— Так ещё раз, и если кадр снова не получится, то покупать чашки будете уже вы двое, — устало зевает он, давая разрешение оператору на съемку.
— Мой глупый сосед, сцена семьдесят четыре, дубль двенадцать! — зевает помощница, давая отмашку на игру, и Минхёк снова пытается переступить через себя, изобразив испуг от неожиданной вспышки гнева его друга, если верить сценарию. Хёну снова пытается рассерженно высказать свою реплику, которая, кажется, скоро уже будет Минхёку сниться, замахивается чашкой и швыряет её куда-то в ноги.
— Стоп! — кричит режиссёр под благодарный выдох Минхёка: ну, хотя бы чашка не попала в него, как это было в каком-то там дубле полчаса назад. Хёну пытается извиниться одним взглядом, но у него это получается весьма слабо и…
— Безответственно! Бездарно! — подсказывает ему режиссёр. Тот вскакивает с кресла и спешит на площадку, хватая их обоих за грудки. Зрелище, конечно, комическое, ведь режиссёр ниже их обоих на целую голову. Минхёк даже позволяет себе коротенький смешок, но становится совсем не до смеха, стоит режиссёру снова открыть рот.
— Я понятия не имею, чем думал, когда брал себе в каст одну бездарность, которая переигрывает, как сучара, а вторая наоборот — недоигрывает! Я надеялся, что вы хоть как-то друг друга скомпенсируете, а вы, сволочи такие, вошли в резонанс и теперь тормозите мне весь съёмочный процесс! — кричит он так грозно, что Минхёку снова хочется превратиться в маленького мальчика, в ребёнка, за которым обязательно прибежит мама и накажет обидчика.
Но, к сожалению, Минхёк уже давно совершеннолетний, поэтому заступиться за него некому. И ему приходится выслушивать все ругательные речи самостоятельно.
— Когда вы уже поймёте, что для броманса, для броманса! Вы слышите меня? — трясёт он их так сильно, что, кажется, способен вытрясти из них всю дурь. — Для броманса мне нужно, чтобы вам было комфортно в обществе друг друга! А вы вместо этого трясётесь по углам и до одури боитесь, что кто-то к кому-то случайно ненароком прикоснётся! Бездари! Убожество!
— Но… — пытается возразить Минхёк, но мгновенно осекается под острым, как кинжалы, взглядом режиссёра.
— Я не закончил, балбес! Вы меня так оба достали, что я клянусь, если до завтра вы не наладите друг с другом отношения, то уволю вас двоих к чертям и найму новую пару героев!
Наконец он выдыхает, отпуская Минхёка из-под крепкой хватки. Он выпрямляется, немного пошатываясь. Фантомная цепкая рука на груди всё ещё сдерживает всё его нутро в своём кулаке.
— На сегодня свободны! Чтобы через пять секунд я ноги вашей не видел в павильоне! Раз…
Минхёку по два раза повторять не нужно. Он спешно клеит на лицо свою саму солнечную и позитивную улыбку, раскланявшись всему персоналу в максимально сжатые сроки, и мчится к гримёрочному помещению, где его уже ждут координаторы. Хёну присоединяется к нему десятью секундами позже, виновато улыбаясь одними глазами.
— Ты это… Прости, что испортил тебе роль… — начинает он, почёсывая неловко затылок.
— Всё хорошо, — перебивает его Минхёк, не решаясь протянуть руку и щелкнуть его по носу, как он это обычно делает со всеми своими друзьями, когда они чего-то стесняются или чувствуют неловкость.
Потому что эта самая неловкость снова возникает между ним и Хёну из ниоткуда. Потому что Минхёк никогда не может назвать Хёну своим другом. Потому что из-за того, что ему некомфортно, у них практически не получаются кадры, где от них требуется взаимодействие.
— Может… Давай сегодня выпьем по бутылочке пива, раз нас отпустили со съёмок? — предлагает Хёну, одновременно отдаваясь в заботливые руки нуне с упаковкой ватных дисков.
— Заманчивая идея, — кривит душой Минхёк, позволяя вытереть с себя весь грим, наложенный ещё с утра, и улыбается своей фирменной солнечной улыбкой от уха до уха в надежде, что ею можно скрыть всю неловкость, которую чувствует сейчас. — Может, хоть так режиссёр будет доволен, ведь так?
— Ага, — по-доброму и совсем просто кивает Хёну, вызывая очередной приступ дискомфорта где-то в глубине души. — Встретимся у служебного выхода, как освободимся?
Если всмотреться в тёмные глаза Хёну, то можно вполне себе чётко разглядеть эти волны из моря неловкости, что плещутся, резвятся и дразнятся. Но Минхёк предпочитает закрыть глаза и сделать вид, что не замечает очевидного. Он предпочитает сделать вид, что его больше занимает ватный диск от нуны, что так бережно и нежно очищает кожу. Нет, он определённо не хочет видеться с Хёну за пределами съемок этой дурацкой дорамы, но вслух он, конечно же, этого не говорит.
— Да, конечно. Я быстро, — отвечает он всё с той же приклеенной на лицо улыбкой и чувствует себя действительно очень плохим актёром. Лично себе в этой ситуации он бы не поверил ни за что в жизни. Но, возможно, у Хёну всё ещё хуже с актёрским мастерством, чем у него, потому что ложь проглатывают, из-за чего Минхёк чувствует себя во сто раз хуже, чем несколько минут назад.
•••
Минхёк не может дать этому адекватного пояснения, но в жизни почему-то Хёну оказывается намного интереснее и раскованнее, чем на съемочной площадке: разница между двумя образами настолько колоссальная, что порой кажется, что он имеет дело с братьями-близнецами.
На лице у Хёну отражаются разноцветные огоньки гирлянд, красиво переливаясь красным, жёлтым и синим цветами, и Минхёка эта картина даже несколько завораживает. На минутку он даже забывает о съёмках и практически поддаётся шарму предновогоднего города, в котором, кажется, все улицы тихо замирают в ожидании обыкновенного чуда. Новый год сулит только новое счастье, новые свершения и вехи в карьере, иначе же просто и быть не может?
— У тебя красиво лампочки отражаются в глазах, — улыбается Хёну так тепло, что мысли Минхёка сами по себе перескакивают в совершенно другое русло. Он застенчиво улыбается, несколько раз моргая от неожиданного комплимента, и внезапно осознаёт, что больше того тяжёлого груза неловкости между ними нет. Он остался в студии, на съёмочной площадке, улетучился со свежим морозцом и больше никогда не возвращалась.
— Ты тоже неплохо смотришься в рождественском освещении, — хихикает он в ответ. Быть простыми приятелями, просто прогуливающимися по украшенным по случаю праздников улицам. Намного проще того задания, что пытается поставить перед ними режиссёр на съёмках, где нужно показывать глубокую эмоциональную и физическую связь. Да, играть друзей на грани любовников действительно очень сложно…
— Давай с тобой купим чуррос и посидим где-то в парке? Я слышал, что где-то здесь должна быть интересная праздничная выставка?
— Сто лет не ел чуррос, — восклицает Минхёк и буквально в ту же секунду носом ощущает сладковатый аромат жареного теста и нутеллы. Он поворачивается на запах и хватает Хёну за рукав его куртки, — туда! Вон, я вижу продавца!
— А ты довольно прыткий, когда дело заходит до еды, — усмехается Хёну, волочась где-то в хвосте.
— Двумя вещами в мире можно купить моё расположение, — отвечает Минхёк максимально серьёзно, но смешинки в глазах, смешивающиеся с огоньками, явно убавляют его речи драматических ноток. Когда Хёну недоверчиво заглядывает ему в глаза, поравнявшись, он продолжает. — Едой и деньгами. Так что, ты же мне купишь еды, хён?
Он старается произнести последнее слово максимально мило и сладко, чем вызывает смех у них обоих.
— Тебе бы так играть на площадке со мной, а? — просто отвечает он и, к превеликому удовлетворению Минхёка, покупает целых два пакетика с чуррос.
— Спасибо, хён, — тянется он к одному из пакетиков и обиженно хлопает глазами, едва стоит Хёну отвести их в сторону. — Эй!
— Я что-то голоден, поэтому взял себе двойную порцию, — хмыкает Хёну. Минхёк почти ему верит, но буквально через секунду его снова с головой выдают смеющиеся глаза-полумесяцы. У него прекрасная улыбка, возможно, самая милая улыбка на земле.
И Минхёку совсем не хочется сейчас связывать всё воедино, чтобы сложить полный паззл из его отношения к Хёну. Не сейчас, ему лень. И вообще, порядок — это для слабаков, такие гении, как он, должны властвовать над хаосом. Даже в голове.
— Ты отвратительно играешь! — заявляет Минхёк, переваливаясь через Хёну так, чтобы отобрать пакетик с горячими чуррос одними пальцами. Он случайно прикасается пальцами к руке Хёну и чувствует, как его спину снова обдаёт жаром. Коварная Неловкость снова игриво выглядывает из-под пакетика, смело усаживаясь на плечи тяжеленным грузом.
— Заткнись и ешь, — советует ему Хёну, указывая рукой на освещённый разноцветными фонариками вход в парк, и Минхёк снова нереально благодарен ему за то, как быстро и практически безболезненно у него получилось разрядить ту тяжёлую атмосферу неловкости.
— А вот не заткнёшь меня! Я даже во сне разговариваю! — показывает он язык, положив в рот чуррос.
— Я даже не сомневался в этом.
Минхёк не знает, был ли это сарказм или просто констатация факта. По его мнению, Хёну вообще настолько простой в выражении своих чувств, что абсолютно не способен на циничные замечания или нотки сарказма в голосе. Именно поэтому его часто ругает режиссёр. Именно поэтому…
— Ой, смотри, как красиво! — перебивает Минхёк собственную мысль, показывая пальцем на красиво подсвеченную светодиодами фигуру оленёнка в компании матери, точно так же украшенную при помощи тёплого жёлтого цвета.
Они проходят сквозь целый павильон искусно сделанных анимированных фигур, натыкаясь в конце ряда на пустую лавочку. И, уже падая на неё, Минхёк наконец осознаёт, насколько устал за весь съёмочный день, а ведь они ещё и половину материала не отсняли.
— Как же хорошо, что у нас с тобой не основная линия в работе, — в очередной раз читает его мысли Хёну, заставив удивлённо повернуться к нему всем корпусом. — В смысле, представь себе, как режиссёр насилует главных героев ради этой самой химии.
Он проводит руками по воздуху, словно пытаясь нащупать эту самую волшебную субстанцию, о которой говорит. Минхёк не может сдержать маленький смешок, рвущийся наружу из горла.
— О, да, понимаю. Но если им нужно хотя бы показать любовь, что на самом деле вообще просто, вот смотри, — говорит он, преданно заглядывая в глаза Хёну. Тот почему-то неловко моргает и затылком дёргается назад. Странно, но Минхёк решает не заострять на этом внимание. — Не то, что нам. Вот скажи мне, где она — грань между дружбой и романтикой? Как её нащупать и что при этом чувствовать?
Он бы ещё долго распинался на эту тему, активно жестикулируя руками и делая огромные круглые глаза, но внезапно Хёну одним простым жестом за половину секунды молча переворачивает ту шаткую и ненадёжную стену, что Минхёк так долго выращивал сам себе со своей неловкостью и показной смешливостью. Он чувствует, как с него на несколько секунд слетает та маска, которую он так долго выращивал на собственном лице, выявляя Хёну его настоящего. Настоящего, вдумчивого и крайне уязвимого Минхёка, который оказался попросту не готов к короткому поцелую в губы. Ему едва ли удаётся кое-как собрать себя по маленьким капелькам обратно, но слишком поздно: Хёну, кажется, уже заметил.
— И… извини? Я просто подумал, что так мы можем найти эту грань быстрее…
— Заткнись, — бормочет Минхёк, чувствуя, как загорается его лицо ярчайшим красным. Спасибо огонькам и зиме за то, что хотя бы этого не видно невооружённым глазом.
— Что?
— Заткнись и повтори, — выдавливает из себя Минхёк.
Ему жарко, так жарко, как никогда не было даже в середине июля, когда кажется, что ещё немного, и его постигнет участь курочки-гриль. Поэтому слегка холодные губы Хёну кажутся ему настоящим противопожарным спасением. Он не уверен, что это — именно то, что хотел от них режиссёр, но сейчас он удивительным образом действительно чувствует, как падает куда-то вниз, как в мультиках, когда герои бегут-бегут по твёрдой поверхности, а потом резко осознают, что под ногами больше нет земли.
Так вот, значит, как выглядит эта черта.
Хёну старается закончить поцелуй лёгким чмоком и отстраниться назад, но маленький поцелуйный монстр, живущий внутри Минхёка явно не спешит отпускать свою добычу так просто.
— Нет, — шепчет он, надеясь, что это объяснит Хёну всё. Он очень на это надеется.
•••
— Так, стоп. Снято! — кричит режиссёр так возбуждённо, что аж вскакивает со своего кресла.
Минхёк довольно улыбается и шутливо спихивает тяжёлое тело Хёну с себя, где по сюжету он должен пьяным завалиться ему в кровать и улечься прямо на его живот.
— Можно, конечно, сделать ещё один дубль, — довольно кудачхет режиссёр, заглядывая в камеру оператору. — Но блин, этот был восхитителен! Не знаю, как вам удаётся теперь уловить нужную волну, но это именно то, чего я так долго от вас хотел!
— Мы просто съели немного магического чуррос, — отвечает Минхёк, накатываясь на Хёну сверху, а потом прикусывает его за плечо. — И всё, больше никаких некомфортушек!
— Надо бы найти ваши чуррос и скормить их главным героям, а то что они, как дятлы, со своими преданными и страстными взглядами, — бормочет режиссёр, закатывая глаза.
Помощники быстро меняют декорации, подготавливая новую сцену для съемок, а Минхёк довольно жмурится от тёплого, чуть влажного шёпота на правое ухо.
— Пойдём сегодня закреплять успех в страстных взглядах? — слышит он от Хёну и усмехается, кивая несколько раз. Кажется, теперь он знает одно замечательное средство для появления страсти в глазах и «той самой» химии в воздухе.